– Сказать ей об этом? – спросила я.

– Пожалуйста, – ответил он, глядя на мисс Флайт с некоторой опаской. – Счастье, что я вас здесь встретил, мисс, а не то я один, пожалуй, и не сумел бы обойтись с этой леди.

Он выпрямился и, засунув руку за полу сюртука, стоял навытяжку, по-военному, пока я шепотом объясняла маленькой мисс Флайт, с какой доброй целью он пришел сюда.

– Мой сердитый друг из Шропшира! Почти такой же прославленный, как я! – воскликнула она. – Вот уж не ожидала! Дорогая моя, я с величайшим удовольствием пойду к нему.

– Он скрывается у мистера Джорджа, – сказала я. – Тсс! Вот и сам мистер Джордж.

– В самом деле! – воскликнула мисс Флайт. – Очень польщена такой честью! Военный, дорогая моя. Ни дать ни взять генерал! – шептала она мне.

В знак уважения к армии бедная мисс Флайт считала нужным вести себя столь церемонно и вежливо и приседать так часто, что ее нелегко было вывести из здания суда. Когда же это наконец, удалось, она позволила мистеру Джорджу взять ее под руку и стала величать его «генералом», к безмерному удовольствию каких-то зевак, глазевших на нас. Мистер Джордж был так смущен всем этим и так почтительно умолял меня не покидать его, что я не решилась расстаться с ними, особенно потому, что при мне мисс Флайт всегда была сговорчива; да и она тоже сказала:

– Фиц-Джарндис, вы, милая моя, конечно, пойдете с нами.

Ричард, тот не только хотел, но даже настаивал, чтобы мы проводили их до дому, и мы с ним решили, что так и надо сделать. Далее мистер Джордж сказал нам, что Гридли весь день вспоминал мистера Джарндиса, после того как узнал о нашем утреннем разговоре; поэтому я написала карандашом несколько слов опекуну, объяснив, куда мы поехали и зачем. Мистер Джордж зашел в кофейню, где запечатал мою записку, чтобы никто не узнал ее содержания, и мы отослали ее с посыльным.

Затем мы наняли карету, которая привезла нас на одну улицу по соседству с Лестер-сквером. Тут нам пришлось пробираться пешком по каким-то узким переулочкам, так что мистер Джордж даже извинялся перед нами, и вскоре подошли к «Тиру», дверь которого была заперта. Мистер Джордж потянул было за ручку звонка, висевшую на цепочке у двери, но в эту минуту какой-то очень почтенный на вид пожилой джентльмен, с проседью, в очках, черной короткой куртке, гетрах и широкополой шляпе, опиравшийся на большую палку с золоченым набалдашником, обратился к нему со следующими словами:

– Простите, милейший, – начал он, – здесь находится «Галерея-Тир Джорджа»?

– Да, сэр, – ответил мистер Джордж, поднимая глаза на огромные буквы, выведенные на побеленной стене.

– Ага! прекрасно! – сказал пожилой джентльмен, следуя за его взглядом. – Благодарю вас. Вы позвонили?

– Да, позвонил; а Джордж – это я, сэр.

– Так, так! – проговорил пожилой джентльмен. – Значит, вы и есть Джордж? Стало быть, я, как видите, прибыл сюда одновременно с вами. Ведь это вы приходили за мной, не правда ли?

– Нет, сэр. Я у вас не был.

– Вот как! – сказал пожилой джентльмен. – Ну, так, значит, это ваш служитель был у меня. Я – лекарь, и пять минут назад меня попросили прийти осмотреть больного в «Тире Джорджа».

– Барабаны уже повязаны траурным крепом, – проговорил мистер Джордж, обернувшись ко мне и Ричарду, и с серьезным видом покачал головой. – Совершенно верно, сэр, больной действительно здесь. Войдите, пожалуйста.

В эту минуту дверь отпер маленький, очень странного вида человек в шапочке и фартуке из зеленого сукна, – лицо его, руки и платье были сплошь вымазаны чем-то черным, – и мы прошли по темному коридору в просторное помещение с голыми кирпичными стенами, в котором находились мишени, ружья, рапиры и тому подобные предметы. Но не успели мы войти, как лекарь остановился и, сняв шляпу, как бы исчез, словно по волшебству, оставив вместо себя какого-то другого человека, Совсем не похожего на того, кто входил сюда с нами.

– Слушайте, Джордж, – сказал человек, быстро повернувшись к кавалеристу и похлопывая его по груди толстым указательным пальцем. – Вы знаете меня, а я знаю вас. Вы человек бывалый, и я человек бывалый. Меня зовут Баккет, как вам известно, и я имею ордер на арест Гридли – за нарушение общественной тишины и спокойствия. Этого человека вы прятали долго и очень ловко, надо вам отдать справедливость.

Мистер Джордж закусил губу и, покачав головой, устремил на него суровый взгляд.

– Ну, Джордж, – снова начал мистер Баккет, подойдя к нему вплотную, – вы человек разумный и примерного поведения; вот какой вы, бесспорно. Имейте в виду, я говорю с вами не как с первым встречным, – вы служили родине и знаете, что, когда нас призывает долг, мы должны повиноваться. Значит, хлопот с вами не будет – этого у вас и в мыслях нет. Понадобись мне ваша помощь, вы мне поможете – вот что сделаете вы. Фил Сквод, нечего тебе шляться бочком вокруг галереи таким манером, – грязный маленький человек ковылял вдоль стены, задевая за нее плечом и угрожающе глядя на незваного гостя, – все равно ведь я тебя знаю, и со мной это не пройдет.

– Фил! – проговорил мистер Джордж.

– Слушаю, хозяин.

– Стой смирно.

Маленький человек остановился, проворчав что-то сквозь зубы.

– Леди и джентльмены, – проговорил мистер Баккет, – извините, если вам здесь что-нибудь придется не по нутру, но я инспектор Баккет из сыскного отделения и действую по долгу службы. Джордж, мне известно, где скрывается тот, кого я ищу, потому что я прошлой ночью сидел на крыше и видел его через окно в кровле, да и вас вместе с ним. Он вон там, и вы это знаете, – добавил Баккет, показывая куда-то пальцем, – вон где… там, на диване. Мне, разумеется, нужно увидеться с ним и заявить ему, что он должен считать себя арестованным; но вы меня знаете и знаете, что крутые меры мне принимать не хочется. Дайте мне слово, как мужчина мужчине (имейте в виду, я тоже отставной солдат!), – дайте слово, что между нами все обойдется честь по чести, а я по мере сил постараюсь уладить дело по-хорошему.

– Даю слово, – ответил мистер Джордж. – Но это с вашей стороны некрасиво, мистер Баккет.

– Чепуха, Джордж! Некрасиво? – возразил мистер Баккет, снова похлопывая его по широкой груди и пожимая ему руку. – А я разве сказал, что некрасиво укрывать у себя человека, которого я ищу, сказал я так, а? Так будьте и вы справедливы ко мне, старый приятель! Эх вы, старый Вильгельм Телль, старый лейб-гвардеец Шоу [125] ! Да что говорить, леди и джентльмены, ведь он – цвет всей британской армии. Мне бы такую молодецкую фигуру – полсотни фунтов не пожалел бы!

Итак, все открылось, и мистер Джордж после небольшого раздумья попросил разрешения сперва пройти с мисс Флайт к своему товарищу (так он называл Гридли).

Мистер Баккет разрешил, и мистер Джордж с мисс Флайт ушли в дальний угол галереи, оставив нас у стола, на котором лежали ружья. Тогда мистер Баккет, пользуясь случаем завязать легкий светский разговор, спросил меня, не боюсь ли я, как почти все молодые леди, огнестрельного оружия; спросил Ричарда, хорошо ли он стреляет; спросил Фила Сквода, какое из этих ружей тот считает самым лучшим и сколько оно могло стоить из первых рук, а выслушав ответ, выразил сожаление, что Фил Сквод дал волю своей вспыльчивости, ведь на самом-то деле Фил такой кроткий, что ему бы девушкой быть, – словом, мистер Баккет любезничал напропалую.

Через некоторое время он вместе с нами прошел в дальний конец галереи, и мы с Ричардом хотели было уже потихоньку уйти, как вдруг к нам подошел мистер Джордж. Он сказал, что, если мы не прочь повидаться с его товарищем, тот будет очень рад нас видеть. Но не успел он произнести эти слова, как зазвонил звонок и пришел опекун, – «на тот случай, – заметил он небрежным тоном, – если понадобится оказать хоть маленькую услугу бедняге, который страдает по тем же причинам, что и я». Итак, мы все четверо вернулись и пошли к Гридли.

Он лежал в почти пустой каморке, отделенной от галереи некрашеной дощатой перегородкой. Перегородка была низенькая – футов в восемь или десять, а потолка в каморке не было, так что мы видели у себя над головой стропила высокой крыши и то окно в кровле, через которое мистер Баккет смотрел вниз. Солнце стояло низко, почти у горизонта, и озаряло своим алым светом лишь верхнюю часть стены, так что в каморке было полутемно. На простом, обитом парусиной диване лежал «человек из Шропшира», одетый почти так же, как в тот раз, когда мы впервые с ним встретились, но изменившийся так резко, что я сперва не узнала его – это мертвенно-бледное лицо не походило на то, которое сохранилось у меня в памяти.